О формальных предпочтениях (Верлибр как жупел?) Опции

[Дмитрий Кузьмин]

Сергей Луговик в соседней теме начал цитату из незаслуженно популярной нынче во всяких обсуждениях статьи Анны Кузнецовой следующим предложением:

вялотекущий верлибр — арго той части молодежи, которой важно быть “продвинутой”.

Мне кажется, у темы «верлибр как главное зло» уже настолько обширная библиография, что тут есть над чем помедитировать. Мой список литературы по теме, конечно, неполон — но какое-то представление о происходящем даёт (тем более что многие студийцы просто по возрасту не владеют историей вопроса). Ну, например, завтра исполняется ровно шесть лет с того дня, как были опубликованы следующие чеканные строки, после которых Анна Кузнецова, вообще говоря, должна была бы всю оставшуюся жизнь нервно курить в углу:

я не люблю мутной псевдо-авангардной графомании а-ля тексты Станислава Львовского, Линор Горалик, Данилы Давыдова, Дмитрия Кузьмина и прочих товарищей, полагающих, что рифма и размер в поэзии - вещь ненужная и бессмысленная. Что русский стих должен мимикрировать под нынешний американский. Что поэты бомжового вида должны бормотать свои "верлибры", закрываясь от аудитории в 10 человек своими вшивыми длинными волосами.

А я люблю стихи Дмитрия Быкова. Я, к вашей пущей ненависти, традиционалист, и ваша проблема, мои дорогие "новаторы", в том, что я все равно окажусь прав - потому что ваш либерально-авангардный поносный поток сознания не нужен никому, кроме родственников и знакомых автора, а "регулярные" стихи будут жить вечно, благо люди любят декламировать и заучивать их наизусть.

Господа же вроде Д.Кузьмина, С.Львовского и И.Кукулина на протяжении девяностых годов дурили голову всем тем, кто интересовался современной поэзией. Результатом этой деятельности стало то, что современной поэзией больше не интересуется никто.

Мудрый Иосиф Виссарионович Сталин называл такие вещи "вредительством".

Следующий участник той достопамятной дискусии добавил к этому ещё вот какое соображение:

"Песник", который читает по бумажке свои "умствования" - вирши, написанные не головой даже, а головкой члена, николиже не станет ни читаемым, ниже почитаемым басником (чешское от "баять") промежду кого бы то ни было. Затем, что поэзия, изгубившая музыку и волшбу, бесплодна и праздна.

Взявшись отвечать этим достойным людям в как бы взвешенном тоне, я по поводу верлибра заметил, что

из четырех конкретных авторов, названных Ольшанским, верлибр абсолютно преобладает только у одного - у вашего покорного слуги, между тем как у помянутых Львовского и Данилы Давыдова значительная часть текстов написана полностью или частично рифмованным дольником, а у четвертого автора, Линор Горалик, верлибр, насколько я помню, не встречается вообще (и стихов она уж лет пять как не публиковала).

Но это, понятно, никого не заинтересовало — и Алексей Верницкий в чрезвычайно интересной, хотя и очень спорной во многом статье констатировал:

верлибр является всего лишь поэтической формой, которая — в силу ее некоторой экзотичности — нагружается то негативными, то позитивными моральными ассоциациями

— дав дальше ряд весьма занимательных прогнозов по этому поводу, которые, кажется, отнюдь не сбылись, но три года, в общем не срок.

После всего процитированного становится понятным, что Анна Кузнецова, как обычно, ничего от себя лично сообщить не имеет, а с апломбом излагает общие места (к тому же от избытка чувств переходя на развёрнутые цитаты из своего идейного наставника профессора Шайтанова, статья которого заслуживает внимания целиком, — жаль только, что мою реакцию на статью Шайтанова Кузнецова почему-то считает необходимым домысливать, обходя молчанием тот факт, что реакция-то эта прекрасно напечатана). Но это всё ерунда, и даже о том, чем же всё-таки верлибр им всем не угодил, разговаривать не так уж интересно, а вот то, насколько принципиальны и осознанны формальные предпочтения сегодняшних молодых поэтов, насколько выбор той или иной ритмики осознаётся как идейно и эстетически нагруженный, классифицирующий, насколько это релевантно уже не в собственном творчестве, а в чтении других авторов, — вот этот круг вопросов можно было бы пообсуждать.

[Александр Маниче...]

одна моя подруга из Челябинска, пишущая исключительно силлабо-тоникой, как-то сказала, что верлибр штука интересная, но оправдать отсутствие в тексте таких связующих элементов, как рифма и ритм, может только некий совершенно уникальный смысл или мощный (мощнее, чем в силлабо-тонике) эмоциональный заряд. было это года два назад. до сих пор согласен. поэтому верлибр люблю, но сам в нём пишу очень редко и до сх пор неудачно)))

[Дмитрий Кузьмин]

оправдать отсутствие в тексте таких связующих элементов, как рифма и ритм, может только некий совершенно уникальный смысл или мощный (мощнее, чем в силлабо-тонике) эмоциональный заряд.

Тут ведь что интересно: рифма и ритм (ну, не ритм, а метр: я понимаю, как в Лите учат теории, и по мелочам цепляться не буду, но разницу между метром, который есть только в силлабо-тонике, и ритмом, который есть везде, в том числе и в верлибре, надо усвоить железно) понимаются тут как презумпция — они свойственны стиху по умолчанию, а для того, чтобы от них отказаться, нужны какие-то специальные аргументы. У современных американцев, как известно, наоборот: стихи по умолчанию свободные, а для того, чтобы вновь, как прапрадеды, начать писать в рифму, нужно приводить какие-то специальные доводы (чем с переменным успехом занимаются так называемые «новые формалисты»). Вполне понятно и то, и другое: если подавляющее большинство следует некоторому правилу, то с неизбежностью возникает меньшинство, призывающее от него отказаться. Применительно к искусству эта схема описана Шкловским и Тыняновым: некоторый способ письма приедается, становится рутиной, так начинают писать все — происходит автоматизация; потом приходят какие-то революционеры и меняют правила игры — происходит остранение. Когда рифма и ритм автоматизированы — ни черта они в тексте не связывают, никакого нового смысла не создают, ничего существенного нам не говорят, а всего-то навсего создают убаюкивающую инерцию: привыкший к силлабо-тонике читатель движется по накатанной дорожке и твёрдо знает, что так и надо, что всё на месте: рифма — значит, стихи. Значит, и без уникального смысла, и без мощного эмоционального заряда можно обойтись Но щука по имени верлибр запущена в этот пруд в том числе и для того, чтобы карась не дремал: для того, чтобы силлабо-тоника перестала быть чем-то само собой разумеющимся, а стала вопросом сознательного выбора — и не вообще по жизни, а вот здесь и вот сейчас: в этом стихотворении мне нужна рифма, я хочу от неё вот этого и вот этого, я чувствую в ней особый, нужный мне именно здесь и сейчас эмоциональный и эстетический потенциал. Еще проще: оправдывать нужно не отсутствие в тексте чего-либо, а присутствие в тексте чего бы то ни было.

[Александр Маниче...]

спасибо за конкретизацию мысли. и за три ушата льда)))