Специально к сведению адептов подземного и иных метареализмов

Олег Петров

Nothingale

И собачка и кошка говорят: уйди,
воздух в осадок хлопьями на земли,
стволы тополей и осиновый кол в пыли,
и счастье ходить копытами по грибы.

И чашка, и мышка, и сам паровоз-государь,
вези меня и тебя в золотой сарай,
откуда глазеет баба в своём лице
и тварь неживая себя же снесла в яйце,
а в небе небесном звёздочка чинит рай.

Нога, ступая по мёртвым хлопьям дышать,
пока другие обдумывают предмет,
ища себе тело, чтоб на лету держать,
что белый свет как твоя молодая стать
в японской яме, откуда прими привет
с сиротской ёлкой и бабочкой во цвету.
Самокрылатый ястреб, летя в нетя,
тебя, дитя, утешает размахом тоски,
утопленник машет собой из щедрот реки,
с тобою как с омулем из головы шутя,
с тобой, о которой врут, что даёт на бис.

Всё, что ты видишь, видит тебя вдвойне.

И мишка, и чушка, и все приводные ремни,
и я безударной гласной пошёл пройтись,
я вышел, повсюду вишня цвела в отброс,
под вишнями, где клешнёю меня помани,
в азотнокислый сюрприз зарой с головой,
зане это правое дело и не вопрос.

Чёткие волны парков. Такси, урча.
Чёткость, раздаренная как с чужого плеча.

Ты вышла из-под асфальта кривой травой,
когда заря всходила, как пулемёт,
чуя карманы, полные ничевой,
чтоб в Воркуте пейзан угробил лимит
вышки над головой в разгар посевной, —
вот тебе, девушка, всуе простой ламент,
праздничный обморок и межпланетный отбой.

Долгое время нам кажет себя с лихвой,
долгое время об нас разбивает льды,
тужит во льдах, как белая вещь на пруду
среди узкоглазых сосен — приди, приди! —
к тебе, о которой письменно и в бреду:

всё, что ты слышишь, слышит тебя насквозь.

Вот лайнер американский, а вот и я,
вот бурый медведь с нагайкой, а ты легка,
когда в дренажный отсек уплывает ночь
для синего моря и храброго челнока.
И месяц над нею светится полынья,
и стража от первых дней погибает зря
в блестящей кабинке, из коей выносят прочь
и жалко приставить как гвоздь во упор виска.

А там посему и движется круг небес,
что в чёрной пластине сыграет твой перестук
с другими, нездешней силой, подземный друг,
объятыми, как партизаном помятый лес,
и, если хочешь, бери, как оно и есть —
с дурой-лошадкой, задравшей крашеный круп,
с пеной усталости у ядовитых губ
заводного солдата, пока, отверзая есмь,
он улыбает рот, отъинуды песнь.

Пожалуй, из попыток продолжения метареалистической линии в XXI веке опыты этого автора кажутся мне наиболее содержательными. Сеня, Эдик, ваши впечатления?

Встреча № 3 сезона 2008/2009 (ноябрь)

Друзья мои, наша ноябрьская встреча перенесена и может состояться в среду 12 ноября. Давайте обсудим возможные темы и сам формат. Тексты одного из вас — обсуждаем? Чьи? О ком-то из более старших авторов разговариваем? О ком? Кто готов произнести вводный текст? Жду ваших предложений.

Встреча № 2 сезона 2008/2009

Друзья, напоминаю, что вторая встреча в Тургеневке — в первый вторник октября, 7-го, в 19.00 (без опозданий, по возможности, ибо, как помним, в 21.00 тётенька заглядывает в дверь).

В программе у нас доклад Марии Гусевой про Елену Фанайлову с последующим обсуждением и разговор о стихах Петра Попова (подборку он выложил). Ну, и ad libitum.

Встреча 2 сентября (начало нового сезона)

Друзья, Библиотека имени Тургенева напоминает нам, что первый вторник месяца приходится на 2-е сентября, и спрашивает, встречаемся ли мы в этот день в ее гостеприимных стенах. Я склонен полагать, что это не лишено смысла, и более того — что после летней спячки можно даже не объявлять никакой темы, а просто чтобы все участники, кто сможет выбраться, сообщили о своих творческих успехах Как вы настроены?

О формальных предпочтениях (Верлибр как жупел?)

Сергей Луговик в соседней теме начал цитату из незаслуженно популярной нынче во всяких обсуждениях статьи Анны Кузнецовой следующим предложением:



Мне кажется, у темы «верлибр как главное зло» уже настолько обширная библиография, что тут есть над чем помедитировать. Мой список литературы по теме, конечно, неполон — но какое-то представление о происходящем даёт (тем более что многие студийцы просто по возрасту не владеют историей вопроса). Ну, например, завтра исполняется ровно шесть лет с того дня, как были опубликованы следующие чеканные строки, после которых Анна Кузнецова, вообще говоря, должна была бы всю оставшуюся жизнь нервно курить в углу:



Следующий участник той достопамятной дискусии добавил к этому ещё вот какое соображение:



Взявшись отвечать этим достойным людям в как бы взвешенном тоне, я по поводу верлибра заметил, что



Но это, понятно, никого не заинтересовало — и Алексей Верницкий в чрезвычайно интересной, хотя и очень спорной во многом статье констатировал:



— дав дальше ряд весьма занимательных прогнозов по этому поводу, которые, кажется, отнюдь не сбылись, но три года, в общем не срок.

После всего процитированного становится понятным, что Анна Кузнецова, как обычно, ничего от себя лично сообщить не имеет, а с апломбом излагает общие места (к тому же от избытка чувств переходя на развёрнутые цитаты из своего идейного наставника профессора Шайтанова, статья которого заслуживает внимания целиком, — жаль только, что мою реакцию на статью Шайтанова Кузнецова почему-то считает необходимым домысливать, обходя молчанием тот факт, что реакция-то эта прекрасно напечатана). Но это всё ерунда, и даже о том, чем же всё-таки верлибр им всем не угодил, разговаривать не так уж интересно, а вот то, насколько принципиальны и осознанны формальные предпочтения сегодняшних молодых поэтов, насколько выбор той или иной ритмики осознаётся как идейно и эстетически нагруженный, классифицирующий, насколько это релевантно уже не в собственном творчестве, а в чтении других авторов, — вот этот круг вопросов можно было бы пообсуждать.